следуя обратно в Хитрые Караси, удалось узнать причину, по которой родной вроде бы человек, принес столько бед на мою голову. Дядька, в общем-то, и не скрывал этого, более того, просто мечтая донести до меня сведения о том, как долго он терпел все это время, копил свою месть, не только в отношении отца, но и меня с сестрой. Как оказалось, причина, довольно банальна. Просто моя здешняя мать, Марфа Ильинична, будучи практически сиротой, при живой бабушке, в свое время, отдала предпочтение моему отцу, а не ему. Именно это и породило его злобу, и желание отомстить. Похоже, он был просто помешан на своей мести, потому что все это время, находился рядом с нами, считаясь чуть ли не лучшим другом отца.
Состоявшийся вскоре суд, в лице местного судьи, на этот раз чуть ли не с порога объявил приговор о том, что из-за моего нарушения, вынесенного им приговора, согласно какой-то там статьи, или уложения, мне объявляется наказание, в виде пяти лет лагерей. А имя ввиду ранее вынесенное постановление, отбывать наказание мне придется в Иркутской губернии. На этом все и завершилось. Правда перед этим, наверное, чтобы показать некоторое соблюдение законности, судья некоторое время допрашивал меня, интересуясь тем, где именно отец мыл золото, и почему я не рассказал об этом на предыдущем заседании. Тогда-то в моей голове и возникла идея, хоть как-то отомстить дядьке. Ведь фактически благодаря ему все это и произошло. Именно он, увидев, что отец чем-то заразился, постарался свести со двора всю скотину, основательно покопался в вещах, выбирая из них что-то ценное, в то время, когда в живых оставалась только моя мать, а сам я уже находился в полубреду. И похоже, мечтал стать собственником нашего дома, после того, как отряд вынес из него все, что было ценного в нем. Именно поэтому он и суетился бегая между комиссарами, и пытаясь донести свою мысль о том, что дом сжигать не нужно, и что он так рассчитывал получить его для себя. Похоже, никто его слушать просто не захотел. Наверное, именно поэтому, его злоба переполнила чашу его мести и он сдал и нашу охотничью избушку. Все по русской поговорке: «Сгорел сарай, гори и хата!»
И вот здесь-то я и вставил свои пять копеек. Не знаю, услышали ли меня, или все это осталось очередным сотрясением воздуха, но на вопрос судьи, на каком именно ручье отец мыл обнаруженное в избушке золото? Я постарался правдиво ответить, что был совершенно не курсе этого, потому что отец доверял только своему двоюродному брату Прохору Любашину, а меня считал еще слишком молодым для этого. Поэтому, я хоть и знал, что иногда это происходит, но о конкретном месте добычи золотого песка, знали только отец и дядя.
Продуваемый всеми ветрами деревянный барак, сбитый из неошкуренного горбыля, грубые занозистые нары, постелью на которых служила охапка соломы, при условии, что ты успел ее урвать, и то, что было надето на тебе в момент ареста. Ни о какой робе, или теплой одежде, речи и не шло. Точнее говоря, что-то такое обещалось с приходом зимы, но обещанного как говорят, ждут три года, а после забывают. Тем более, если это касается зэка, а в качестве руководства выступает советская власть. В будущем разумеется все иначе, но и произойдет все это скорее из-за влияния западкых крикунов, вещающих на весь мир о том, какие ужасы творятся в советских тюрьмах.
Зато почти каждое утро начиналось с митинга, на котором один из комиссаров, возглавляющих это учреждение, напутствовал нас на ударный труд, рассказывая, как страдает наша любимая Родина, и что именно мы должны изо всех сил стараться и своим ударным трудом доказать, что встали на путь исправления. И какие усилия прилагает наше начальство, чтобы добыть таким дармоедам, как мы дополнительные продукты питания и все остальное. В чем заключалось «все остальное» наверное, знало только начальство, а дополнительные продукты, приходилось добывать самому, и это чаще всего были лесные ягоды. Зато уже через неделю, я выучил все лозунги произносимые тем или иным комиссаром, и даже наверное готов был поработать предсказателем, заранее зная, какими будут следующие слова. Хотя похоже не я один. Довольно часто замечал стоящего подле меня доходягу, постоянно шевелящего губами в момет произнесения речей комиссаром. Однажды попробовал понять что-же такого он шепчет, и с удивлением понял, что тот посвторяет слова выступающего, да еще и материт его иногда, когда тот забывает сказать что-то важное.
Кормили, нас примерно, так же как и одевали. То есть давали дважды в день, утром и вечером, некое месиво, в виде разваренной до полужидкого состояния смеси, состоящей из неочищенного картофеля, бурака, капусты, и еще каких-то овощей, разлитое по железным мискам. О том, что в природе существует мясо, как-то не вспоминалось. Наверное считалось, что последнее является непозволительной роскошью для таких как я. В придачу, утором полагалась краюха ржаного хлеба, испеченного пополам с отрубями и лебедой, грамм на четыреста, которую предлагалось или съесть сразу, запив оный поданным варевом, или можно было оставить на потом, и сжевать ближе к полудню, когда, давали какое-то время на обед, или скорее перекур, потому что обеда не полагалось. Песочек или легкий привкус землицы, шел в качестве специй. Впрочем, перебирать было себе дороже, поэтому приходилось, есть и радоваться тому, что дают хотя бы это. Хлебушек, тут же заворачивался в относительно чистую тряпицу, и укладывался запазуху, чтобы потом, во время обеденного перекура, быть съеденным, в прикуску с тем, что удалось собрать во время работы. Работали-то в тайге, а здесь и ягодок можно подсобрать, и грибочков. В общем с голоду не умрешь, хотя с каждым разом добывать дополнительное пропитание становилось все труднее. Работать приходилось много, чего совсем не хотели делать представители воровской шоблы, которые в первую очеред по приходу на делянку, разбегались в поисках тех же ягод или грибов. Из-за этого даже пару раз происходили драки. Стоило кому-то не из их компании найти что-то вкусное, как его сразу же оттесняли от этого места, а если тот сопротивлялся, то и избивали. Я пока как-то оказывался вне, подобных разборок, но чувствовал, что скоро, подобное коснется и меня.
Вечером выдавали вновь то же самое варево, что и утром, возможно даже с утра и оставшееся, но слегка разогретое. И если кто-то думает что, простой советский зэка прохлаждался в бараке, то жестоко ошибается. Большую часть светового дня, приходилось валить лес, обрубать сучки и стаскивать бревна к реке Иркут, по которой он и будет сплавляться вниз. Да, и лагерь располагался примерно
